неподчинение приказу уважать вражескую собственность или за дезертирство. Но он никогда не употреблял резких слов и делал все возможное, чтобы избежать гневной "сцены", настолько, что его помощникам было поручено держать тех, кто мог бы устроить ее, подальше от Ли.

Это не значит, что Ли был идеален, но он всегда стремился к совершенству, даже в условиях крайней провокации. Он, безусловно, чувствовал гнев, и те, кто был близок к нему, распознавали тревожные признаки: "Никто, - писал его адъютант полковник Венабл, - не мог видеть, как на величественном лбу появляется румянец, а на висках вздуваются вены в случаях серьезного испытания терпения, и не сомневался, что Ли обладает сильным, высоким темпераментом Вашингтона". Однако он поставил перед собой задачу контролировать его, чего бы это ему ни стоило. Его душевная щедрость, не ослабленная ни идеологическими, ни политическими разногласиями, ни даже раздорами и кровавой Гражданской войной, сияет в каждом его письме и в каждом его разговоре, о котором сообщалось или вспоминалось.

Его готовность браться за дела, не сулившие особого вознаграждения, и его добрый характер стали серьезным испытанием после его возвращения домой летом 1848 года. Одно дело - писать длинные письма с советами из Мексики Мэри и старшим детям, и совсем другое - вновь играть роль отца и мужа под одной крышей. "Ли не только любил своих детей, но и наслаждался ими" - очень верное замечание, но он также был неутомимым источником советов и религиозных увещеваний, который, по крайней мере в письменном виде, звучит для современного уха как Полоний последнего времени, что сам Ли признавал и иногда высмеивал: "Вы видите, что я следую своей старой привычке давать советы, которые, смею надеяться, вам не нужны и не требуются", - писал он одному из своих сыновей, а затем, оправдываясь, добавлял: "Но вы должны простить мне один недостаток, который проистекает из моей большой любви и горячего беспокойства за ваше благополучие и счастье. Когда я думаю о твоей молодости, импульсивности и многочисленных искушениях, о том, что ты далеко от меня, и о том, с какой легкостью (и даже невинностью) ты можешь пойти по ошибочному пути, мое сердце трепещет внутри меня, и все мое существо содрогается от возможного результата. Пусть Всемогущий Бог хранит вас в Своей святыне".

"Мое сердце трепещет во мне" - замечательная фраза; она может показаться причудливой или вынужденной в устах других мужчин, но в словах Ли чувствуется глубина и искренность его заботы, "преданная нежность", которая не вызывает сомнений. Никто не мог бы приложить больше усилий, чтобы подать своим детям хороший пример, или оценить их поступки с более бескомпромиссным, хотя и тактичным, вниманием, но без малейшего следа гнева. Мальчики Ли, похоже, извлекли пользу из этого потока советов и заботы и не обижались на них, а воспринимали их как знак любви отца к ним. О дочерях судить сложнее, но преданность Ли им и его доброе отношение к их периодическим неудачам, не оправдывающим его ожиданий, никогда не вызывали сомнений.

Будучи сорокалетним отцом четырех дочерей, трех сыновей, которых нужно было воспитывать, и не имея собственного дома, Ли постоянно беспокоился о деньгах, был чрезвычайно осторожен и аккуратен в них, "бережлив и экономен в мелких делах повседневной жизни", скуп в тратах на себя, но всегда щедр с другими. "Необходимость в деньгах", как он выражался, преследовала его - у него не было "семейного состояния" или поместий, на которые можно было бы опереться, и от его внимания не могло ускользнуть, что, хотя его тесть владел тремя большими домами в Вирджинии - Арлингтоном, плантацией Уайтхаус в округе Нью-Кент и Романкоком в округе Кинг-Уильям - в общей сложности более чем 13 000 акров земли и почти 200 рабами, мистер Кьюстис был приковано внимание. Внимание Кэстиса было приковано к его попыткам стать художником и успешным драматургом, а также к его представлению о себе как о хранителе пламени Джорджа Вашингтона, а не к продуктивному управлению своими владениями. Его жизнь не была похожа на жизнь многих аристократических российских помещиков - импровизированных, любящих удовольствия, мечтающих об утопических планах, в то время как их крепостные управляли их поместьями. * Самообман был самым страшным грехом Кустиса. В отличие от своего зятя, он был больше заинтересован в том, чтобы тратить деньги, чем зарабатывать их; его сельскохозяйственные интересы носили скорее характер хобби джентльмена, чем бизнеса, и он не отказывал ни жене и дочери, ни себе в роскоши и украшениях, в то время как дома не ремонтировались, земля плохо обрабатывалась, а рабы были беспечны и, по мнению многих соседей мистера Кустиса, избалованы и чрезмерно развратны. Ли не ожидал и не принимал финансовой поддержки от своего тестя, но он был слишком проницателен, чтобы хотя бы частично не осознавать, что, когда Мэри Ли и их сыновья в конце концов унаследуют поместье Кэстисов, оно принесет им не состояние, а проблемы и долги.

Летом 1848 года Ли работал в военном министерстве, завершая начатую в Мексике работу над картами - медленную, кропотливую. Он был вновь назначен членом инженерного совета по обороне Атлантического побережья. Позже он довольно уныло скажет, что эта работа вновь приобщила его к "рутине обязанностей". Тем не менее, у нее были свои преимущества: он мог жить в Арлингтоне, а находясь в центре событий, он был "в контакте с высокопоставленными чиновниками правительства". Ли старательно воздерживался от попыток лоббировать свои интересы; на большинство людей, встречавших его, производили благоприятное впечатление его солдатская выправка и, что еще важнее, его профессиональная компетентность. В сентябре ему поручили наблюдать за строительством нового форта, который должен был защищать Балтимор, как своего рода подспорье для почтенного форта МакГенри. Ли был отправлен в Бостон на заседание совета инженеров, а затем во Флориду для строительства дальнейших укреплений - долгое и трудное путешествие в те дни. Инженерный корпус и Конгресс все еще исходили из того, что Великобритания будет оставаться врагом, о котором стоит беспокоиться. Что бы ни думал об этом Ли, он снова был вовлечен в строительство каменных крепостей. Этот опыт, а также проявленный им дар быстро возводить "земляные сооружения" - хорошо продуманные системы траншей и тщательно расположенные, окопанные артиллерийские батареи - окажутся существенным элементом его военного гения: его инженерный опыт спасет Ричмонд в 1862 году и продлит Гражданскую войну более чем на год в 1864 и 1865 годах. Ли окажется одним из величайших мастеров земляных работ в истории войн; его опыт в Мексике